Короли Италии (888–862 гг.) - Джина Фазоли

Из всех крупных феодалов королевства и правителей соседних государств единственным, кто мог претендовать на руку королевы Италии, был германский король Оттон I Саксонский, недавно потерявший супругу, Эдиту Английскую. Из-за политического курса, который он избрал в отношении Конрада Бургундского и Беренгария Иврейского, итальянцы считали Оттона врагом Гуго. Но Гуго умер, отношения Оттона с Беренгарием испортились, когда министр нашел способ уклониться от выполнения своих обещаний, а с Конрадом Бургундским — братом Аделаиды — он, напротив, нашел общий язык, и у молодого короля не было никаких причин сетовать на своего покровителя. Анализируя политические мотивы, не нужно забывать и о психологическом факторе. Король Германии обладал такими моральными качествами, которые вполне могли вызвать симпатию женщины с высокими и благородными помыслами, какой была Аделаида. Во всяком случае, ее симпатия вряд ли могла быть обращена к семейству тиранов — Беренгарию, Адальберту и Вилле. Вполне естественно, что королева и ее советники стремились добиться взаимопонимания именно с Оттоном.

В свою очередь, Оттон, который строил глобальные планы как во внутренней, так и во внешней политике и интересовался итальянскими делами еще со времени бегства Беренгария в Германию, вне всякого сомнения, пристально следил за происходящим в Италии и был готов немедленно вмешаться, когда представится такая возможность. Для германского короля Италия и Рим были неразделимы, а власть над Римом сулила обладание императорским венцом.

Оттон и Аделаида были слишком умны и внимательны для того, чтобы не задуматься над тем, насколько полезны они могут быть друг для друга. Наверняка они поддерживали напрямую (или через Конрада Бургундского, или через Иду Швабскую, сводную сестру матери Аделаиды и молодую жену Лиудольфа, первенца Оттона) отношения, которые завязались еще при жизни Лотаря[3].

Беренгарий сразу же понял, какую опасность мог представлять для него союз Аделаиды и Оттона. Проблему можно было бы решить, убив Аделаиду, но это тоже было сопряжено с опасностью, поскольку ее сторонники и сам Оттон стали бы мстить за ее гибель. Нужно было сделать ее полностью беспомощной, а для этого, в первую очередь, необходимо было лишить ее имущества и свободы.

Неизвестно, в какой резиденции Аделаида остановилась после смерти мужа, но, само собой, она не могла оставаться в столице, под надзором своего врага. Вероятно, она сразу же поселилась в Комо, в одном из оплотов верноподданных Лотаря, который к тому же находился недалеко от границы со Швабией. Именно в Комо 20 апреля ее взяли под стражу со всей ее сокровищницей. Возможно, ее отвезли в Павию и обращались с ней, как с пленницей. У нее отобрали драгоценности, ей отказали в обществе и помощи ее близких и прислуги. Путем побоев и издевательств ее пытались насильно постричь в монахини.

Аделаида храбро сопротивлялась. Возможно, она попыталась бежать, после чего вместе с капелланом и единственной служанкой ее заточили в замок. Впоследствии выяснилось, что местом ее заточения стала цитадель Гарда.

Цитадель хорошо охранялась: на стенах стояли часовые, а их командир получил суровые предписания. Любая вылазка единомышленников Аделаиды могла стоить пленнице жизни. Поэтому ее друзья не стали рисковать, но сумели связаться с ней через Адаларда, епископа Реджо. Кстати, он не был, как предположил Лиутпранд, тем духовником-предателем, который в истории с замком Формикария вместо доходного епископского престола в Комо, обещанного ему и переданного Вальдону, получил место в Реджо. Адаларда выбрал Гуго, и епископом он стал в январе 945 года[4]. Во времена правления Лотаря он достаточно часто появлялся при дворе, примкнул к группе недовольных правлением Беренгария и остался в их рядах, когда всемогущий министр стал королем. Позже, узнав, что Оттон решил вмешаться в итальянские дела, он придумал план бегства королевы и предоставил ей убежище.

Сама Аделаида впоследствии открыла своим друзьям подробности своего бегства, а многие другие додумал народ, вдохновленный приключениями красивой, молодой, храброй королевы, которая вскоре стала самой могущественной правительницей христианского мира. Отголоски рассказов об Аделаиде слышны в сочинении монаха Одилона и в поэме, которую монахиня Хротсвита написала, чтобы расцветить жизнеописание Оттона. Две версии приключений королевы ни в чем не совпадают просто потому, что автор одной из них обладал поэтическим дарованием.

Получив послание от Адаларда, Аделаида с капелланом и служанкой сумели выскользнуть из цитадели так, что не привлекли внимания стражников. Впрочем, возможно, один из них им помог. Ночью 20 августа все трое бежали, причем королева и служанка были переодеты мужчинами. На следующее утро побег обнаружился.

Комендант замка начал поиски беглецов и, не обнаружив их следов — возможно, все решили, что они бежали на север, — предупредил Беренгария, который отправил своих солдат по всем направлениям и лично принял участие в поисках.

Беглецы шли ночью, шли так быстро, как позволяли силы женщин, не привыкших к продолжительным походам, а ночью прятались в лесах и на обработанных полях. Беренгарий чуть не обнаружил королеву, спрятавшуюся на поле пшеницы. Он скакал взад и вперед по полю на своей лошади, шарил копьем среди колосьев, а она сидела, скорчившись, обмирая от страха, сдерживая дыхание, но он так и не заметил ее.

В конце концов преследование прекратилось, и капеллан оставил полностью изможденных женщин в укрытии на болотах. Современная историография отождествляет эти болота с Мантуанскими озерами, что вполне правдоподобно и с географической точки зрения, поскольку на пути от Гарды до Реджо лежит Мантуя. Капеллан собирался пойти вперед и попросить епископа Адаларда выслать навстречу королеве вооруженную охрану. Тем временем Аделаида и ее служанка настрадались бы от голода, если бы им не встретился рыбак, который вез на своей лодке пойманных осетров. Увидев на берегу двух женщин, рыбак поприветствовал их, а когда узнал, что они умирают от голода, пристал к берегу и пожарил немного рыбы. Конный отряд, посланный епископом Адалардом на выручку, застал Аделаиду и служанку сидящими у костерка. Рыбак, который к тому времени, скорее всего, догадался, что бродяжки были непростые, потерял дар речи, когда узнал, что оказал помощь самой королеве.

Всадники сопроводили Аделаиду в Реджо, а затем в Каноссу, вотчину Аццо, который был вассалом епископа, а до этого служил Лотарю и с искренней радостью принял у себя вдову своего господина.

В Каноссе Аделаида стала дожидаться прибытия Оттона[5].

Победы, которые Оттон Саксонский одержал над своими внешними врагами и над соперниками внутри страны, и имперская традиция, продолжавшая жить в государствах, ранее входивших в прежнюю империю Каролингов, ставили перед королем Германии задачу возродить забытое имперское достоинство и возвратить ему былое величие. Первым шагом на пути к достижению этой цели было завоевание Итальянского королевства.

Ситуация была более чем благоприятной. В Италии все бурлило от негодования на Беренгария, что серьезно облегчало задачу завоевателя. А отношения, завязавшиеся с Аделаидой и ее единомышленниками, сделали из Оттона защитника молодой, невинной, преследуемой королевы, придав его намерениям ореол рыцарской доблести. Безусловно, это немало способствовало росту его популярности в народе. Придворные хронисты с удовольствием рассказывали о том, что король, никогда не видевший Аделаиду, полюбил ее за ее прославленную добродетель. В самом деле, период правления Оттона и Аделаиды в нравственном отношении выгодно отличался от предыдущего.

Решение о походе на Италию было принято с согласия всех магнатов Германского королевства, все его детали были тщательно продуманы. Но легкомыслие старшего сына Оттона, молодого Лиудольфа, недавно ставшего герцогом Швабии, чуть не разрушило все планы, когда он очень некстати решил сам вторгнуться в пределы Итальянского королевства.

Со времен правления Бурхарда I герцоги Швабии интересовались происходившим в Италии, и Лиудольф, пришедший к власти в 949 году, должно быть, весьма пристально следил за событиями, развернувшимися вокруг Аделаиды, близкой родственницы его жены, помышляя о том, чтобы расширить границы своего герцогства за счет Италии.

Точно такие же мысли приходили в голову Генриха, дяди Лиудольфа и герцога Баварии, который, помня о походе Арнульфа, сохранял уверенность в том, что само местоположение его герцогства давало ему право на вмешательство в дела соседнего государства. Однако, пересекая границу Италии с маленьким отрядом воинов втайне от отца, Лиудольф руководствовался не только желанием опередить Генриха.